| Наш опрос |
Оцените наш сайт
Всего ответов: 69
|
| Статистика |
Онлайн всего: 1 Гостей: 1 Пользователей: 0 |
|
Псовая охота на Руси часть 3
 Сравнительно недавно была обнаружена миниатюра из молитвенника Василия III с изображением собак, которые «обильно одеты удлиненной псовиной, имеют длинные головы, саблевидные длинные хвосты и маленькие острые уши». Глядя на нее, мы имеем возможность воочию убедиться в существовании на Руси борзых собак, «хортовъ», или, по Герберштейну, «курчей», мало чем отличавшихся от современных псовых.
Слова же «хорты» или «курчи» с этого времени начали постепенно вытесняться из русского языка новым обозначением породы – «борзые». Всего через несколько лет после приезда в Москву Герберштейна мы встречаем слово «борзая» в ответном послании боярина Г.Ф. Давыдова литовскому канцлеру князю Радзивиллу от 24 марта 1521 г., где содержатся такие строки: «Да прислал еси к нам с своим человеком с Ганком иноходник нерезаной.., да огарь да огарицу и мы тобе приятелю и брату своему за те твои поминки дякуем. А к нам ныне приказал еси с своим человеком з Ганком, чтоб нам к тобе послати пес борзой, да собаку подсоколью, да кречет: и мы к тобе пес борзой и собаку подсоколью и кречета послали с твоим человеком з Ганком...».
Одним из последних упоминаний «хортъ» в отечественной литературе, наверное, можно считать подпись: «Хортъ есть собака, в досужестве своемъ и та не одинака» под иллюстрацией в «Букваре» (1692 г.) иеромонаха Московского Чудова монастыря Кариона (Истомина), после чего старинное русское слово вышло из употребления, вернувшись в обиход гораздо позднее, уже для обозначения гладкошерстных борзых собак, в то время как в ряде других славянских языков оно сохранило свое прежнее значение по сей день.
Между тем псовая охота на Руси продолжала развиваться своим чередом. Так, пребывание великого князя Василия III в отъезжем поле у села Колпь неподалеку от Волока Ламского (ныне – г. Волоколамск Московской обл.) служит иллюстрацией широчайшего распространения псовой охоты в тогдашнем русском государстве: «Тогда же князь велики великою нужею выеха со князем Андреем Ивановичем на поле с собаками, и поездиша мало, токмо две версты от села, и возвратишася в Колпь». (Государь вынужден был прервать охоту из-за внезапно поразившей его болезни, стоившей ему впоследствии жизни.)
При Иване Грозном «...приезжал от государя к литовским послам псовник с государским жалованьем от государевой потехи – с зайцами». Отсылки к псовой охоте превращаются в употребительные речевые обороты. В первом «Послании» (1564 г.) Грозного бежавшему в Литву князю Андрею Курбскому есть такое охотничье сравнение: «На заец потреба множество псов, на враги же множество вои (т.е. – войска – А.О.)». Еще характернее звучат слова царя в письме к воеводе Василию Грязному, попавшему в плен к крымским татарам: «Ты думал, что в объезд приехал с собаками за зайцами, но крымцы самого тебя в торок завязали». Учреждая в 1565 г. печально знаменитую опричнину, Грозный распорядился приписать к «государеву опричному двору и обиходу» – «конюхов, псарей и всяких людей, к делу охоты потребных».
В марте 1605 г. Борис Годунов пишет Ионе, игумену Антониева-Сийского монастыря, в котором содержался отец будущего основателя династии Романовых, насильственно постриженный в монахи будущий патриарх Филарет (Федор Никитич Романов): «А живет старец Филарет не по монастырскому чину, всегда смеется неведомо чему и говорит про мирское житие, про птиц ловчих и про собак».
Русских борзых и атрибуты псовой охоты получают в подарок иностранные послы и государи сопредельных и дальних стран (например, широко известные дары Бориса Годунова персидскому шаху Аббасу в 1600 г., причем борзых отправили шаху по личной просьбе Годунова).
Что же до заимствования русскими в соседних странах охотничьих собак, то у нас есть возможность познакомиться со «статейным списком» (посольским отчетом) посла Василия III В.Племянникова, отправившегося в ноябре 1517 г. вместе с Герберштейном ко двору Максимилиана I и возвратившегося в Москву в июле 1518 г.: «И Максимилиан сам же говорил: брат наш дражайший, Началник и Государь всеа Руси, ездил на свою потеху в поле, а нашего посла Жигимонта (Сигизмунда Герберштейна – А.О.) на ту свою потеху с собою имал и в великой чти (чести – А.О.) дръжал; и пожаловав, отпустил: и мы Господу Василию, Началнику и Государю всеа Руси, брату нашему дражайшему, на том дякуем. А хотим брату своему подобное учинити: вас, его послов на нашу потеху имати, и что будет от нашие потехи брату нашему угодно, от соколов наших, или от собак, или от иные наши потехи, и мы то хотим к брату своему посылати. А и вам будет что угодно от нашие потехи, и мы и вам за то не стоим». Как мы знаем, никаких просьб о присылке собак и ловчих птиц от Василия III не последовало. Зато еще год назад ко двору датского короля Христиана II из Москвы отправились послы со своими русскими аборигенными борзыми собаками, да и сам Герберштейн увозил на родину сани с «...двумя собаками, подаренными мне великим князем», а его коллега – «Мартин Гилиг (Gilig), портье (Portier) Его королевского величества, испанец, раздобыл в Москве суку».
Все эти источники свидетельствуют о распространении исконной русской охоты как раз в то время, когда, по мнению Кишенского – Сабанеева и их последователей, псовая охота на Руси лишь зарождалась, когда только начиналась пресловутая метизация мифических борзых «казанских татар», полученных после взятия Казани 1552 г., с местными собаками!
Какие же «факты» дали основания Кишенскому – Сабанееву, а вслед за ними и И.Б.Соловьеву придерживаться подобной точки зрения? «Присутствие татарского царевича и татар на охоте, описываемой Герберштейном, может служить указанием на то, что она еще не была достаточно усвоена русскими и требовала руководителей». Кроме того, kurtzi – «...это восточные вислоухие борзые, имевшие длинную шерсть только на ушах и правиле, и именно куртинки, т.е. курдские борзые – название, сохранившееся за азиатскими борзыми до последнего времени».
А вот соображения И.Б. Соловьева: Герберштейн «...описывает парадный выезд великого князя московского Василия III на охоту под Можайск. В княжеской свите были многочисленные псари с меделянскими собаками и коуци – стройными и легкими собаками с пушистыми хвостами и ушами. Руководителем псовой части охоты был татарский хан Шиг-Алей. Опираясь на это утверждение, можно сделать вывод о том, что псовая охота была для русских новостью. Можно смело предположить также и то, что, в свою очередь, татарская знать переняла манеру ловчей охоты с борзыми собаками у арабов, часть владений которых была захвачена татаро-монголами еще в XIII в. Приведенные ими на Русь коуци, безусловно, были дальними родственниками современной салюки, близкими родичами тазы, встречающимися и в наши дни на огромных степных и горных территориях Средней Азии».
Вот, собственно, и все аргументы. Но если автора первой цитаты можно упрекнуть лишь в недостаточном владении источниками и, быть может, в излишней предвзятости в попытке привязать факты к версии, озвученной ранее Н.П. Кишенским, то автор второго высказывания, судя по всему, вовсе не пользовался первоисточниками (отсюда странные ошибки в передаче слова kurtzi и перенос места проведения охоты из подмосковного села Воробьево в Можайск), да и сверять свою версию с другими книгами по отечественной истории счел обременительным.
Начну с того, что ни Марко Поло, ни Плано Карпини, ни другие европейцы, посетившие Монголию в Средние века, ни словом не обмолвились о существовании у тамошних ханов псовой охоты, подробно описав при этом охоту соколиную и загонную. Не встретим мы таких упоминаний и в русских летописях, и в монгольском «Сокровенном сказании» (1240 г.) – древнейшем литературном памятнике монголов.
Собственно, отсутствие псовой охоты у монголо-татар оспаривать невозможно, поэтому Н.П.Кишенский (у которого Сабанеев и позаимствовал гипотезу о происхождении русских борзых и гончих) делает столь же смелое, сколь и нелепое предположение: борзых монголо-татары захватили по пути, во время завоевательных походов по землям, населенным арабами. Исходя из этого, монголо-татары в течение многих десятилетий разводили восточных борзых в Казанском Царстве, причем заботясь о притоке свежих кровей («...эти собаки никогда не были многочисленны и сохранялись от вырождения только свежею кровью южных борзых»), а уж потом, после окончательного разгрома Казани ратью Ивана Грозного в 1552 г., эти борзые стали смешиваться с местными собаками. Вызывает искреннее недоумение следующее соображение Сабанеева: «...татарская борзая, как смешанная порода, оказалась слабее северной чистопородной и чистокровной ловчей собаки и только придала ей большую легкость, стройность и красоту». Если существовали местные чистокровные и чистопородные ловчие собаки, то к чему вообще разрабатывать «татарский след»?! И почему поздние читатели Кишенского – Сабанеева будто сговорились не замечать этого весьма существенного противоречия?!
Мнения о «руководстве» Шиг-Алеем (правильнее – Шиг-Али) псовой охотой Василия III выглядят не меньшим абсурдом. Отец «руководителя» Шейх-Авлияр бежал из Астрахани на Русь в 1502 г., а Шиг-Али родился в 1506 г. Большая часть жизни «руководителя охоты» прошла в рязанском городке Касимове. К моменту «руководства псовой частью» Шиг-Али едва исполнилось 20 лет, из которых он «царствовал» в Казани около трех лет, будучи посажен на престол в 13-летнем возрасте самим Василием III.
Шиг-Али был правителем-марионеткой, явным ставленником Москвы и в Казани воспринимался, да и являлся по сути, чужеродным элементом, проводником русской политики и идеологии. Едва ли он мог стать проповедником татарской национальной охоты, даже если бы таковая и существовала. То, что Василий III разрешил первым травить зверя Герберштейну и Шиг-Али, говорит лишь о том, что оба они присутствовали на великокняжеской охоте в качестве гостей. С такой же долей вероятности мы могли бы утверждать, что и сам Герберштейн прибыл в Москву не с дипломатической миссией, а для обучения великого князя охоте на европейский манер!
Да и вообще нет никаких оснований думать, что восточные завоеватели хотя бы гипотетически могли служить распространителями каких-либо культурных ценностей, к каковым, без сомнения, принадлежит и псовая охота. Член-корреспондент РАН директор Института российской истории РАН А.Н. Сахаров справедливо отмечает: «Ни в законодательстве, ни в общественной мысли, ни в литературе, ни в живописи нельзя заметить ничего такого, что было бы заимствовано у монголо-татар. Вернейший показатель в этом отношении – оценка монголо-татарского вторжения и ига самим народом. Все, что нам известно об устном народном творчестве ХIV–ХV вв., совершенно определенно и категорически свидетельствует о резко негативной оценке, данной народом монголо-татарскому вторжению и игу».
Здесь будет уместно отметить еще одно дополнительное подтверждение отечественному происхождению псовой охоты. В ее терминологии, наименованиях должностей служащих и т.п., равно как и в описании борзых и гончих собак, мы не встретим ни одного заимствованного из других языков слова, только исконно русские древние слова! В то время как все заимствованные у других народов (и прежде всего – у тюркоязычных) явления и предметы получали на Руси, как правило, иноязычные наименования. Прекрасным тому примером будет слово – «аргамак», привнесенное с Востока и стойко закрепившееся в русском языке для обозначения восточных пород лошадей. Отметил это в своих «Записках» и Герберштейн, не забыв упомянуть об иностранном происхождении этой породы лошадей: «Тогда там были лошади государя, не так много и не такие красивые. Ведь когда я участвовал в подобной забаве в первое посольство, то видел гораздо больше лошадей и красивее, в особенности той породы, которую мы называем турецкой, а они – «аргамак» (Argamak, Argamaklen)».
Думается, этого рассказа достаточно, чтобы сделать простой вывод: «Записки» Герберштейна никак не могут служить доказательством заимствования русскими князьями псовой охоты от монголо-татар. Напротив, из них совершенно ясно, что изрядно поездивший по миру имперский дипломат увидел в Московии совершенно уникальную, ни на что доселе им виденное не похожую охоту и совершенно незнакомых, особенных собак.
Остается лишь сожалеть о том, что семь статей Сабанеева (это все, что он написал о борзых) перевесили в умах некоторых читателей принятое известными историками, литераторами и охотниками мнение о том, что на Руси испокон веков существовала своя исконная псовая охота со своими аборигенными породами охотничьих собак. Алексей ОБОЛЕНСКИЙ Иллюстрации (сверху вниз):
Н.Е. Сверчков. «Охотники в степи».1873 г.
Н.Е. Сверчков. «Охота на волка».1873 г.
Р.Ф. Френц. «Сборы на охоту». 1887 г.
Источник: http://"Охота и рыбалка" №9(65) от 01.09.2008 |
|
Категория: Статьи о собаках | Добавил: amur (09.01.2010) |
| Просмотров: 1374
|
Добавлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи. [ Регистрация | Вход ] |
